Гроза двенадцатого года

Излагая в школе тему Отечественной войны 1812 г., учитель обязательно рассказывает о стихийном народном партизанском движении, о Василисе Кожиной, Герасиме Курине, Денисе Давыдове. И обычно только вскользь упоминает, если вспоминает вообще, об Александре Фигнере. Но именно отряд этого человека, как выяснилось, по плану Кутузова действовал в Москве и ближних предместьях, а также, как обнаружилось, часто в районе Строгина и Троицкого-Лыкова.

В 1812 году в который раз древний город наш стал ареной ожесточенной войны с завоевателями. Вновь именно с нашей, западной, стороны двигался враг, и опять старинные деревни да села Хорошево, Черепково, Мякинино, Троицкое-Лыково, Строгино, Щукино, расположенные в каких-то 16 верстах от сердца не только нашего города, но и всей России - Кремля, принимали на себя удары неприятеля.

В 1812 году Москва оказалась магнитом, неодолимо притягивавшим к себе могущественного врага. Наполеона тянуло к Москве. Он считал, что там венец всех войн, всех побед, венец всей его волшебной карьеры. В Европе в начале XIX века мало и плохо знали Россию, а русскую историю еще меньше и хуже. Но о том, что представляет собой Москва в русской истории, об этом среднеобразованный человек в Европе все-таки имел понятие. А Наполеон был по своему образовательному уровню выше среднего европейца.

Долгие века слово «Россия» европейцами совсем не употреблялось, а заменялось термином «Московское царство» или короче - словом «Москва». О том, что именно Москва организовала освобождение от татар, что Москва спасла Россию от распада и расхищения в Смутное время начала XVII столетия, - это знали и учитывали правильно авторы самых нелепых, самых фантастических и курьезных сборников всевозможных россказней о России, бывших в ходу в течение XVIII века. Термин «святой город Москва» держался крепко. Знал Наполеон и о победах Москвы во множестве бед, и о пребывании патриархов, и о «сорока сороков церквей». И все, что он знал, сводилось к тому, что православное население России покорится ему, так как сочтет потерю Москвы за веление свыше и за указание перста божьего.

«Если я возьму Киев - я возьму Россию за ноги; если я овладею Петербургом - я возьму ее за голову; заняв Москву, я поражу ее в сердце ». Так определил Наполеон значение этих трех городов и потому избрал путь на Москву.

Шел второй месяц войны. За пять недель русские оставили неприятелю территорию, превышавшую по величине тогдашнюю Пруссию. 6 августа 1812 года русская армия покинула горящий Смоленск. Под натиском превосходящих сил противника русские войска вынуждены были отступать. В стране все острее нарастало недовольство командованием Барклая-де-Толли. Русское общество требовало поставить во главе армии более опытного и авторитетного полководца. Грозная опасность заставила императора Александра I пойти навстречу этому единодушному желанию, и 8 августа 1812 года последовал указ правительственного сената о назначении Михаила Илларионовича Кутузова главнокомандующим всеми действующими армиями.

Народ с восторгом принял это известие. Дух армии сразу поднялся, писал очевидец событий, и там, где Барклай-де-Толли не мог рассчитывать на свои войска, М. И. Кутузов с уверенностью мог полагаться на храбрость солдат. Фельдмаршалу шел 68-й год. Раны, полученные им в боях, и суровая жизнь в походах на протяжении 50 лет надломили здоровье Кутузова, но тем не менее он без устали работал, засиживаясь в штабе до поздней ночи.

Но перед полководцем стояла исключительно сложная задача. Ему досталась армия в состоянии отступления. К сердцу России - Москве приближался сильный и коварный враг. Дело шло о жизни и смерти государства, о его самостоятельном существовании. Наполеон ждал генерального сражения, надеясь разгромить русскую армию. Кутузов же ясно понимал, что это сражение рано или поздно наступит, но пока соотношение сил складывалось не в пользу русской армии.

Неприятельская армия при подходе к Бородину насчитывала 135 тысяч человек при 587 орудиях. В русской армии было 120 тысяч солдат, в том числе 10 тысяч ополчения, и 640 орудий. Место для решительного сражения было выбрано в окрестностях села Бородина, и 26 августа (7 сентября) рано утром начался бой, который вошел в историю России как памятник величайшего подвига русского народа, один из наиболее ярких примеров его мужества и сокрушительной силы. По образному выражению Л. Н. Толстого, «в Бородинском сражении армии Наполеона была нанесена смертельная рана». Но до окончательной гибели врага было еще далеко, и Кутузов приказал войскам отойти на восток.

В Бородинском сражении принимал участие и капитан Александр Самойлович Фигнер, командуя 3-й легкой ротой, которую в ходе боя присоединили к войскам 83-й пехотной дивизии генерала А. Н. Бахметева. Русская армия потянулась с Бородинского поля к Можайску, а потом к Москве. А. С. Фигнер передал командование ротой поручику И. Радожицкому и, пришпорив коня, поскакал назад, в сторону неприятеля. Ему очень хотелось увидеть, что же происходит на земле, оставленной русскими войсками. Мундир наполеоновского офицера был у него припасен давно. Миновав русские колонны, Фигнер заехал в лес, переоделся и смешался с потоками неприятельских солдат, шедших по дороге. У Кубинки повернул в сторону Звенигорода...

В деревне Апальщица хозяйничали французские мародеры. Они зверски расправлялись с крестьянами: грабили, истязали, убивали ни в чем неповинных людей. Из домов доносились крики и стоны. Вдали стояло зарево пожарищ. Фигнер перешагнул порог церкви и ужаснулся: в углу алтаря лежали трупы замученных девочек. Иконы были сорваны со стен, церковная утварь валялась под ногами. Какое нужно было иметь самообладание, какие железные нервы, чтобы ничем не выдать себя! Вечером следующего дня Фигнер миновал передовые посты французской армии и догнал свою часть. Он был молчалив и серьезен: картины зверств стояли перед его глазами.

1(13) сентября русские войска подошли к Москве. Остановились в Филях - предполагалось, что именно здесь будет дано сражение за столицу. В этот день А. Фигнер побывал в Москве, потом объехал расположение войск. Шла подготовка к сражению. Лично он считал, что выбрать в этих местах удачную позицию для сражения невозможно, и намеревался сообщить об этом Кутузову. Но кроме того, среди командиров артиллерийских рот Фигнер утверждал, что «настоящая война есть война народная; что она не может быть ведена на общих правилах»; и что,«если бы ему дали волю и позволили выбрать человек 50 охотников, он пробрался бы внутрь французского лагеря, до места пребывания Наполеона, и непременно бы убил его, и хотя был уверен, что и сам бы жив не остался, но охотно бы пожертвовал жизнью!».

Ему возражали. Кто-то назвал его замысел варварским. И это не удивительно: в 1812 г. еще многие представители русского дворянства, в том числе и некоторые офицеры действующей армии, не успели окончательно избавиться от чувства преклонения перед «непобедимым корсиканцем». Для Фигнера такого внутреннего противоречия не существовало: для него император Франции был враг, враг коварный, жестокий и беспощадный; войну с ним он рассматривал как священную обязанность любого русского человека.

Не теряя времени, Фигнер обратился к А. П. Ермолову - начальнику штаба 1-й Западной армии, и просил о назначении командиром партизанского отряда. План Фигнера поддержал М. И. Кутузов, пообещав всяческую помощь и содействие.

Александр I торопил Кутузова с наступлением, указывая, что бездействие главнокомандующего беспокоит Россию. Фельдмаршал ответил: «Дело надо вести к тому, чтоб Россию спасти, а не успокоить» (5). С первого дня своего приезда в армию, укрепляя ее новыми пополнениями, Кутузов вместе с тем занялся развитием партизанского движения и народных отрядов, считая организацию «малой войны» одной из самых важных задач. Одними из первых командиров партизанских отрядов, назначенных по их собственной просьбе, стали полковник Ахтырского гусарского полка поэт Денис Давыдов и капитан Александр Фигнер.

По приказу Кутузова они получили небольшие отряды по 50 гусар и 80 казаков каждый «для набегов на коммуникационные линии противника». Уже на пути от Москвы до Тарутина русской армией было сформировано 9 довольно крупных отрядов, которые также возглавлялись энергичными и смелыми офицерами: капитан А. С. Се-славин, полковник Н. Д. Кудашев, полковник И. Е. Ефремов, полковник И. М. Вадбольский.

На второй день после сформирования этих отрядов английский генерал Р.-Т. Вильсон информировал посланника в России В. Ш. Каткэрта: «Фельдмаршал отделил сегодня от своего лагеря около 5 тысяч человек, 3 тысячи в одном корпусе по Боровской дороге, остальные же отрядами из 500-600 человек в разные стороны: в числе последних находится храбрый капитан Фигнер, от талантов и деятельности которого можно ожидать важных услуг».

Службу в артиллерийских частях регулярной армии А. С. Фигнер сочетал с блистательной, сопряженной с невероятным риском, почти легендарной деятельностью в партизанской войне. Он обладал отличной памятью и огромной силой воли. Много занимался математикой, проявил большие способности в изучении истории, военных наук, но особенно в иностранных языках: в совершенстве владел итальянским, французским, немецким, польским и молдавским языками. О необыкновенной храбрости и находчивости А. С. Фигнера рассказывают многие его современники. Денис Давыдов писал, что А. С. Фигнер «...обладал духом непоколебимым в опасностях и, что важнее всего для военного человека, отважностью и предприимчивостью беспредельными, средствами всегда готовыми, глазом точным, сметливостью сверхъестественной, личная храбрость была замечательна».

Среди участников и организаторов народной войны А. С. Фигнер по праву занимал одно из первых мест. За короткий срок ему удалось создать «летучий отряд» из добровольцев, отставших от армии, и крестьян. Отряд, действовавший вблизи Москвы, совершал дерзкие, неожиданные налеты, наводя ужас на завоевателей. «Фигнеру справедливо можно приписать возбуждение поселян к войне, которая имела пагубные для неприятеля последствия», - отмечал в своих записках генерал А. П. Ермолов.

По приказу Кутузова штаб разработал и организовал детальный план взаимодействия армейских партизанских отрядов совместно с народными мстителями. В результате их совместные удары приобрели стратегическое значение.

Наполеон гнал свою армию на Москву. Он и его маршалы были уверены в том, что у кремлевских стен война прекратится. По опыту прошлых войн они знали, что с падением столицы противник капитулирует. Французские войска были утомлены и потрепаны. При Смоленске, Бородине и в отдельных боях они потеряли уже десятки тысяч солдат и офицеров. И вот наконец пришел желанный час, когда, казалось, наступит отдых, будут подготовлены зимние квартиры и продовольствие в сказочно богатой древней столице.

«Офицеры уверяли солдат в том, что в Москве огромные запасы продовольствия, что русские скоро запросят мира... и неудивительно, -вспоминает Г. Роос - что все стремились добраться поскорее до давно желанной богатой Москвы, где каждый рассчитывал прежде всего на сытную пищу, а затем на заключение мира. Надежда на этот мир была очень велика, она переходила почти в уверенность - настолько все желали мира, который был обещан императором».

С каждым часом враг ближе подходил к Москве, надеясь на капитуляцию русской армии. Надежды эти были напрасны, да и путь, по которому двигался Наполеон, не сулил ему ничего утешительного. Повсюду неприятельским солдатам «.. .попадались только разрушенные и безлюдные деревни; спелый хлеб еще на корню был вытоптан лошадьми, а скирды сена были подожжены на всем протяжении окрестных полей, и густой дым стлался по воздуху. Когда мы подъехали к деревне Черепково, то вице-король (Евгений Богарнэ) поднялся на возвышенность и долго смотрел: не видать ли Москвы - цели наших общих стремлений, потому что в достижении этой цели мы видели конец нашим мучениям, нашей усталости и нашему странствованию. Москва была конечной целью нашего похода».

Французская армия вступала в Москву тремя колоннами: 1-я перешла реку Москву у Воробьевых гор, 2-я вступила через Дорогомиловский мост, а 3-я частью через Фили, частью через деревню Черепково и село Хорошево направилась к Тверской заставе. «Генерал Ор-надо - через село Всехсвятское, а вице-король во главе королевской гвардии въезжал в Москву по прекрасной дороге, ведущей в предместье Петровско-Разумовское. Этот квартал, один из наиболее богатых в городе, назначен был для квартирования итальянской армии. Дома, хотя большею частью и деревянные, поражают нас своей величиной и необычной пышностью. Но все двери и окна закрыты, улицы пусты, везде молчание! - молчание, нагоняющее страх». Кавалерия же держалась в предместьях, где легче было достать фураж. Одна из таких частей была расквартирована в селе Троицком-Лыкове. Вероятно, потому и сохранились в целости крестьянские дома, тогда как деревни Черепково и Рублево были полностью сожжены, а в Строгине и Мякинине сгорело по 6 крестьянских домов.

Мародеров особенно привлекали церкви. Разорив, ограбив и осквернив храмы, они устраивали в них конюшни. Подверглись нападению и Троицкая церковь, и деревянная (Лыковская) церковь Успения Пресвятой Богородицы. Солдаты похитили утварь из алтарей, чашу для причащения, а самое главное - был похищен из обеих церквей святой антиминс (освященный плат с изображением положения во гроб Иисуса Христа, который кладется на престол церковный при свершении евхаристии - таинства Св. Причастия. Без антиминса церковь не может вести службы. - Авт.). После изгнания врага из всех предместий Москвы, по прошению причта был выдан новый антиминс, и храмы, по резолюции архиепископа Августина, были заново освящены 14 февраля 1813 года.

«... Сегодня утром, 14 сентября, за деревней Черепково, при нашем приближении к Хорошеву, пока саперы перекидывали мост через Москву-реку для третьего перехода через нее, кто-то из разведчиков, прикрывающих сбоку колонны, указал на один холм... последний. Новый мир открылся нам. Прекрасная столица под лучами яркого солнца горела тысячами цветов: группы золоченых куполов, высокие колокольни, невиданные памятники... При имени Москва, передаваемом из уст в уста, все кучей бросаются и карабкаются по собственной охоте на холм, откуда мы услышали этот крик. Каждому хочется первым увидеть Москву».

В 1812 году Москва была прекрасным городом. Многие дома своим архитектурным оформлением вызывали восхищение у иностранцев. «После зрелища жалких городов, - пишет Де-ла-Флиз, полковой врач наполеоновской армии, - обстроенных деревянными домами и немощеными улицами, в грязи которых вязли ноги, приятен был вид красивых домов, дворцов, церквей, площадей и чистых вымощенных улиц. Когда я прошелся по улицам Москвы, я нашел, что она не походит ни на один из европейских городов. Архитектура зданий представляет смесь всевозможных стилей: татарского, китайского, индийского, византийского, греческого, итальянского, готического. Улицы широкие и прямые, чистые, хорошо вымощенные. В центре города много садов... Бесчисленное множество церквей представляло из себя группы колоколен, башен и башенок, куполов самых пестрых цветов и самых разнообразных форм, красиво рисовавшихся на горизонте...».

По мере приближения Наполеона к Москве Кутузов пришел к убеждению, что перед натиском превосходившего его в силах противника придется оставить столицу, хотя ему и тяжело примириться с этой мыслью. Как всякий патриот своей родины, Кутузов считал, что Москву надо отстоять, но если ее придется отдать неприятелю, то дорогой для него ценой. Отсутствие удобной позиции, численный перевес неприятельских войск и необходимость укрепить свою армию диктовали Кутузову необходимость отказаться от первоначального намерения. Но ведь навязать бой под стенами Москвы мог и Наполеон. Вот почему встал вопрос: отступать или принять бой?

Кутузов, закрывая заседание военного совета в Филях, произнес знаменательные, вошедшие в историю слова: «Вы боитесь отступления через Москву, а я смотрю на это как на провидение, ибо это спасет армию. Наполеон - как бурный поток, который мы еще не можем остановить. Москва будет губкой, которая его всосет. С потерею Москвы не потеряна еще Россия. Первою обязанностью ставлю себе сохранение армии. Приказываю отступать». 2(14) сентября, выполняя приказ фельдмаршала, последние части армии оставили столицу. Неприятель в 6 часов вечера вошел в почти пустой город.

После отступления русской армии от Москвы А. С. Фигнер по приказу М. И. Кутузова остался в столице и, переодевшись крестьянином, пошел поджигать город. Позже он показывал паспорт, выданный ему французским начальством для свободного пропуска через заставу, где он был назван земледельцем. В ночь, когда неприятельская

армия вошла в столицу, недалеко от Кремля в Китай-городе начался пожар. Порывистый ветер усилил его, огонь быстро переносился с одного дома на другой, уничтожая целые кварталы. «Когда уже устроились на ночлег, - вспоминал французский офицер Шевалье д'Изарн, -меня разбудил сильный толчок, и в то же мгновенье вся Москва пришла в ужас от самого страшного взрыва, какой только можно было себе представить...» «Из возникшего сразу огромного пламени большими и малыми дугами стали выбиваться кверху огненные шары... Этот взрыв, далеко распространивший страх и ужас, длился минуты три-четыре и казался нам сигналом к началу столь рокового для нас пожара Москвы», - записал в своем дневнике Генрих Росс - врач французской армии. «Через полчаса, - продолжает он, - последовали два новых удара, но уже слабее первого; затем в меньшие промежутки было еще три взрыва, и этим все кончилось».

Грозным предупреждением прозвучал этот необычайной силы взрыв. Дело в том, что в связи с внезапным отступлением из Москвы русской армии не удалось вывезти запасы продовольствия и боеприпасов. В городе оставалось 20.520 пудов пороха, 20.946 боевых зарядов, 425.176 патронов. Продовольствие было затоплено раньше. Теперь под носом у врага удалось уничтожить и боеприпасы. Лишь немногие в штабе главнокомандующего знали, чьих рук это дело. Только позже стало известно, что в Москву, захваченную врагом, для организации этой диверсии и разведки М. И. Кутузов отправил А. С. Фигнера с семью отважными бойцами.

А. С. Фигнер любил один подвергаться опасностям. В одежде крестьянина он бродил между французскими солдатами и офицерами, прислуживая им, вслушивался в разговоры. А то одевался франтом и тоже разгуливал по улицам. Фигнер известен даже в роли парикмахера. Однажды, брея видного французского генерала, он приставил к его горлу бритву и смог получить исключительно важные сведения. В Тарутино, где в тот момент располагался штаб, Кутузов выслушал донесение, а затем обнял и расцеловал разведчика.

За короткий срок Фигнеру удалось нанести большой урон наполеоновской армии. М. И. Кутузов регулярно получал от него донесения обо всем, что происходило в Москве: о состоянии вражеской армии, ее передвижениях, о грабежах, ею чинимых, о районах пожаров и их распространении. Все же попытки французского командования ликвидировать отряд не имели успеха: он был «неуловим, как дьявол», и считался «ужасным разбойником». Благодаря содействию М. И. Кутузова и А. П. Ермолова Фигнер увеличил численность отряда почти до 500 человек за счет добровольцев из различных подразделений русской армии.

Теперь Фигнер стал еще опаснее для неприятеля. Благодаря искусным маневрам, быстроте и внезапности действий отряду Фигнера удавалось разбивать сильные группировки врага, захватывать большие обозы с продовольствием. «Дело дошло до того, - жаловался французский генерал А. Коленкур в своих мемуарах, - что партизаны Фигнера захватывали в предместьях города людей и лошадей, отправленных за продовольствием. Пришлось отправлять вместе с транспортами, идущими за продовольствием, большой кавалерийский и пехотный конвой».

Об одном из подвигов партизан рассказывает в своих мемуарах английский генерал Р. Вильсон, находившийся при Главной квартире М. И. Кутузова: «Капитан Фигнер прислал в лагерь ганноверского полковника, двух офицеров и 200 человек, которых он взял за 6 верст от Москвы и, по рассказам самого полковника, убил 400 человек, заклепал затворы у 12-фунтовых орудий и взорвал 6 пороховых ящиков на глазах у трех кавалерийских полков».

В одном из донесений на имя начальника штаба А. П. Ермолова Фигнер сообщал: «Вверенным мне отрядом о причинении вреда донести честь имею следующее: 1) в окрестностях Москвы истреблено все продовольствие; 2) в селах, лежащих между Тульскою и Звенигородскою дорогою, побито до 400 человек; 3) на Можайской дороге взорван парк, 6 батарейных орудий приведено в совершенную негодность, а 18 ящиков, сим орудиям принадлежащих, взорваны. При орудиях взяты: полковник, 4 офицера и рядовых 58, убито офицеров три и великое число рядовых». Далее в донесении Фигнер отмечает мужество своих партизан: «Невзирая на чрезвычайную трудность путей, офицеры наблюдали в своих командах совершенный порядок. Отчего в самые мрачные ночи в лесах, едва днем сквозящих, марши были быстры, а следствия оных неприятелю гибельны. Перенося равнодушно холод и стужу, презирая опасность среди многочисленного неприятеля, они поселяли твердость и надежду в солдатах...».

Дорога на запад от Москвы постоянно контролировалась партизанами отряда Фигнера. «Мы не имели больше надежного коммуникационного пути, связывающего нас с Францией, - писал А. Коленкур. - Виль-на, Варшава, Майнц, Париж уже не получали каждый день приказов монарха великой империи. Император напрасно ждал в Москве сообщений своих министров, донесений губернаторов, новостей из Европы". В связи с ростом партизанского движения Наполеон был вынужден отдать следующий приказ начальнику штаба французской армии А. Бер-тье: «Подтвердите мое повеление, чтобы из Смоленска не отправляли ни одного транспорта иначе, как под начальством штаб-офицера и под прикрытием 1.500 человек. Напишите генералам, командующим корпусами, что число людей, забираемых в плен неприятелем, доходит ежедневно до нескольких сотен...»

Летопись операций, проведенных отрядом Фигнера, длинна, разнообразна и почти всегда связана с риском, отвагой и находчивостью командира. Так, однажды от разведчиков в Москве он получил сообщение о том, что из города отправляются 6 орудий. Фигнер тотчас скачет на Звенигородскую дорогу. Вот и подходящее для засады место: густой лес у самой дороги. Фигнер отдает распоряжения и отправляется в Москву. Выдав себя за француза, находит старого знакомого -французского полковника. Фигнер узнает, что полковник должен сегодня с орудиями отправиться по незнакомой дороге в Троицкое-Лы-ково. Какое удачное совпадение! Оказывается, Фигнер там бывал, знает переправы у деревни Строгино и у села Хорошева, да и дорога ему очень хорошо знакома... Окольными путями Фигнер выводит французский отряд к засаде. Французы разгромлены. Захваченные у неприятеля пушки пополняют артиллерийский парк русской армии, а в журнале военных действий появилась запись: «Артиллерии капитан А. С. Фигнер, который находится всегда в самой близости неприятеля, доносит, что вчерашнего числа взято им 40 отменнейших артиллеристов и 2 офицера».

После разгрома у села Ляхова корпуса генерала Ожеро, когда сам Ожеро, 60 его офицеров и 2.000 солдат сложили перед партизанами свое оружие, М. И. Кутузов доносил Александру: «Победа сия тем более знаменательна, что в первый раз в продолжении нынешней кампании неприятельский корпус положил перед нами оружие». Это донесение повез в Петербург сам А. С. Фигнер. «...Сей чиновник, - писал царю М. И. Кутузов, - в продолжении нынешний кампании отличался всегда редкими военными способностями и великостью духа, которые известны не токмо нашей армии, но и неприятельской». Александр I лично принял А. С. Фигнера. По ходатайству главнокомандующего он произвел его в подполковники с переводом в гвардейскую артиллерию. Император поздравил его также и с назначением флигель-адъютантом.

Отправляя Фигнера в Санкт-Петербург с донесением к Александру I, Кутузов просит занести письмо и его родным. В этом письме, адресованном жене, М. И. Кутузов писал: «..письмо это получишь через А. С. Фигнера - здешнего партизана. Погляди на него пристально, это человек необыкновенный. Я такой высокой души еще не видал, он фанатик в храбрости и патриотизме, и бог знает, чего он не предпримет».

В декабре 1813 г. русские вышли к Висле и осадили занятую французами крепость Данциг (Гданьск). По приказу М. И. Кутузова Фигнер должен был разведать там обстановку. Под видом итальянского купца Фигнер проник в крепость. Он настолько вошел в доверие к генералу Ж. Раппу, генерал-губернатору крепости, что тот отправил его с важнейшими депешами к Наполеону. Материалы, полученные за трехмесячное пребывание в Данциге, и депеши, адресованные Наполеону, были доставлены М. И. Кутузову. За эту операцию А. С. Фигнер был произведен в полковники и оставлен при Главной квартире. Но после смерти М. И. Кутузова 28 апреля 1813 г. А. С. Фигнер вновь вернулся к партизанской деятельности.

А. С. Фигнер формирует небольшой конный партизанский отряд из эскадрона Сумского гусарского полка и двух казачьих полков. В начале мая партизаны начали свои действия в Саксонии, в тылу у наполеоновской армии. За несколько дней отряд пересек все коммуникации французской армии, истребив три вражеские группы численностью до 700 человек и добыв важные сведения. После заключения перемирия между союзниками и Наполеоном этот отряд был расформирован.

Тогда А. С. Фигнер создает еще один отряд, в который вошли около 100 казаков, около 150 гусар и около 200 испанцев и итальянцев, передвигавшихся на подводах. Этот отряд Фигнер назвал «легион мести». Двигаясь на Запад, Фигнер перешел на левый берег Эльбы, рассчитывая вторгнуться в Вестфалию, но события приняли иной оборот. «1 октября отряд Фигнера был прижат к Эльбе в 7 верстах от Дессау и атакован многочисленною неприятельскою конницею, - записывает в дневнике И. Муравьев. - Фигнер долго держался, но, потеряв много людей, ему не представлялось другого спасения, как броситься в реку, чтобы переплыть ее. Лошадь уже выводила его на правый берег, когда один из его гусар, выбившись в воде из сил, схватил лошадь Фигнера за хвост, сам утонул и утопил своего начальника». На берегу Эльбы была найдена лишь сабля, взятая Фигнером как трофей у французского генерала под Москвой в 1812 году. Было 1(13) октября 1813 г. Александру Самойловичу Фигнеру всего 26 лет от роду.

Прямых потомков у А. С. Фигнера не осталось (единственный сын умер во младенчестве), но имя героя и рассказы о подвигах его отряда ветераны разнесли по всей России. Писатель М. Н. Загоскин, принимавший участие в борьбе с Наполеоном, на страницах романа «Рослав-лев, или Русские в 1812 году» вывел Фигнера в образе артиллерийского офицера, человека безудержной храбрости. А. С. Фигнер - действующее лицо романов Г. П. Данилевского «Сожженная Москва» и Д. Л. Мордовцева «Двенадцатый год». Л. Н. Толстой увековечил знаменитого партизана в эпопее «Война и мир» под именем Дорохова. О последнем этапе партизанской деятельности Фигнера уже в наши дни рассказал Л. Никулин в романе «России верные сыны».